– Сейчас-сейчас, Эфраим Лейбович, – кротко молвил Кеша и застрочил в книге с удвоенной скоростью. – Что-то я не вижу в описи бирюзовых бус мадам Слуцкер. Разве она не придет их выкупать? Завтра последний день.

– Придет, конечно, несмотря на субботу, и будет плакать, но денег у нее нет, а значит, отдавать бусы ей не придется. Я запираю их в сейф.

Пользуясь паузой, Матвей Бенционович разглядывал «паука», пытаясь определить, как с таким разговаривать. Наверное, лучше всего попасть в его же собственный тон.

– Ничего я вам не принес, мсье Голосовкер, – сказал статский советник, и голос сам собой заплел певучую интонацию, казалось, навсегда вытесненную долгими годами учебы и государственной службы. – Наоборот, хочу у вас кое-чего взять.

Ростовщик убрал руку, прищурился.

– Я буду давать кое-чего незнакомому человеку, хоть бы даже и в шляпе-котелке? По-вашему, я шлимазл?

Бердичевский сдержанно улыбнулся.

– Нет, мсье Голосовкер, вы не шлимазл. Великий Ибн-Эзра сказал: «Если шлимазл вздумает стать гробовщиком, люди перестанут умирать, а если шлимазл станет продавать светильники, то перестанет заходить солнце». У вас же с коммерцией, насколько мне известно, всё в полном порядке.

– Насколько вам известно? – переспросил Голосовкер. – А могу я поинтересоваться, насколько именно вам известно? Вы, извиняюсь, кто такой будете и откуда?

– Мордехай Бердичевский, – поклонился прокурор, назвавшись именем, которое носил до крещения. – Из Заволжска. И я в самом деле о вас много кой-чего знаю. – Заметив, как напряглось при этих словах лицо хозяина, Матвей Бенционович поспешно добавил. – Не бойтесь, мсье Голосовкер. Я хочу попросить у вас то, что охотно даст любой еврей, – совета.

– И вы приехали в Житомир из Заволжска, чтобы спросить у Эфраима Голосовкера совета? – недоверчиво прищурился ростовщик.

– Вы засмеетесь, но так оно и есть.

Засмеяться Эфраим Лейбович не засмеялся, но улыбнулся – немножко встревоженно и вместе с тем полыценно.

Бердичевский покосился на молодого человека, который всем своим видом показывал, что занят работой, ничего вокруг не видит и не слышит.

– Говорите, мсье Бердичевский. Кеша хороший мальчик, а идише харц, [20] хоть и кацап. Он знает: что сказано в этих стенах, в этих стенах и останется.

Обладатель еврейского сердца будто и не слышал лестной аттестации – сосредоточенно зашуршал страницами, что-то там выискивая.

Прокурор тем не менее понизил голос:

– У меня в Заволжске ссудно-кредитное товарищество – вроде как у вас. Ну, может быть, немножко побольше.

Он показал большим и указательным пальцами, что совсем ненамного.

– И как вам это удалось? Ведь Заволжская губерния за чертой оседлости. Выкрестились?

– Нет, как можно, – укоризненно развел руками Бердичевский. – Как говорится, из свиного хвоста ермолки не сошьешь. Но это, скажу я вам, был еще тот макес. Пришлось записаться в купцы первой гильдии. Не подумайте, что быть купцом первой гильдии – цимес мит компот. Одно свидетельство стоило 565 рублей, да еще ведь нужно непременно вести оптовую торговлю, а какая в нашем ремесле оптовая торговля? Не хочешь опта – плати полицеймейстеру, а лох им ин коп, [21] – взял грех на душу Матвей Бенционович, оклеветав честнейшего заволжского полицеймейстера.

Сам на себя удивлялся – до чего легко из памяти выскакивали словечки и выражения из детства.

– Э, вы еще не видели нашей полиции, – печально улыбнулся Голосовкер. – Хуже урлов я не встречал даже в Белой Церкви.

Прокурор озадаченно моргнул, потом вспомнил: урл – это то же самое, что гой.

Однако пора было переходить к делу. И Бердичевский осторожно начал:

– Обратился ко мне один человек. Хочет открыть свое дело, просит ссуду в двадцать пять тысяч.

Эфраим Лейбович закатил глаза в знак уважения к такой сумме.

– Я бы не дал, потому что человек он в Заволжске новый и недвижимого имущества там не имеет, однако тут особенное обстоятельство. Сам этот человек гой, дворянин, а поручительство привез от еврея, да не какого-нибудь лайдака, а от уважаемого рава Шефаревича из вашего города.

Голосовкер поднял брови, и Бердичевский сразу замолчал – не последует ли какого-нибудь комментария. Нет, не последовало.

– Господин Шефаревич такой человек, что о нем и об «Гоэль-Исраэль» знают даже в Заволжске. От поручительства ребе так просто не отмахнешься. Да и процент выгодный. Однако я человек обстоятельный. Решил съездить, проверить. И что же я здесь узнаю? Оказывается, ребе поднялся в Ерушалаим, елигер штот, [22] – произнося название священного города, Матвей Бенционович благоговейно воздел руки. – И еще выясняется, что мой клиент сидел здесь у вас в долговой яме.

– А, так я и знал, – с удовлетворением заметил ростовщик. – Проходимец.

– Погодите, не так всё просто. Сидел, но недолго. За него всё выплатили, до копейки. И как мне шепнули, выплатил долг не то сам ребе Шефаревич, не то его помощники. Значит, поручительству можно верить? К вам же, мсье Голосовкер, я пришел, потому что вы хорошо знаете моего клиента. Это некий Бронислав Рацевич, ваш бывший должник. Ведь это вы его упекли в яму?

– Я. – Хозяин кассы улыбнулся, как человек, вспоминающий прежнюю победу. – Умный коммерсант как распоряжается своими деньгами? Делит их на три части: основную вкладывает в дела надежные, но дающие небольшую прибыль. Другую часть пускает на предприятия средней рискованности – со средним же доходом. А малую часть тратит на прожекты совсем сомнительные, где запросто можно потерять все деньги, но зато при удаче и выиграешь много. В нашем с вами гешефте капиталовложение высокого риска – скупка безнадежных векселей. За десять, иногда за пять процентов. Ну да вы сами знаете. (Бердичевский кивнул, хотя эта ростовщическая премудрость была для него внове.) Чаще всего прогораешь, но иногда и повезет. Вот я скупил векселя Рацевича за тысячу целковых. Люди не надеялись вернуть свои деньги, потому что такой человек, в жандармском управлении служит. А я не побоялся. И получил сполна, все пятнадцать тысяч. Вот что такое вложение высокого риска.

Голосовкер со значением поднял палец.

Выразив восхищение тороватостью собеседника, Матвей Бенционович осторожненько осведомился:

– Кто же оплатил векселя? Почтенный ребе Шефаревич?

Эфраим Лейбович сделал презрительную гримасу.

– Шефаревич станет выкупать жандарма? А хиц ин паровоз!

– «Жар в паровозе»? – не понял Бердичевский. – Что означает это выражение?

Ростовщик рассмеялся:

– Вам с вашей фамилией следовало бы знать. Это пошло из Бердичева, когда туда провели железную дорогу. Я хочу сказать: нужен Шефаревичу этот жандарм, как лишний жар паровозу.

– Однако же у них могут быть какие-то особые, не известные посторонним отношения…

– Нет, нет и нет, – отрезал Голосовкер. – Отношения между людьми, конечно, могут быть какие угодно, но пятнадцати тысячам у Шефаревича взяться неоткуда. Уж кому знать, если не мне. Шефаревич – и пятнадцать тысяч! Не смешите меня. В такой умзин [23] можно поверить, только живя в Заволжске. Гоните Рацевича в шею, он мошенник. Не отдаст он вам денег, а поручительство он подделал – наверняка знает, что Шефаревич уехал и не вернется. Вот вам совет, цена которому двадцать пять тысяч!

И ростовщик сделал широкий, щедрый жест.